В лице равноапостольного князя Владимира в IX веке Русь сделала основополагающий цивилизационный выбор. Выбрав Православие, князь Владимир не только вовлек восточных славян в орбиту культурного влияния Византии, сделав Русь наследницей богатейшей греческой культуры, но и на века предопределил и специфику русской культуры с ее обостренным нравственным самосознанием, глубокой исповедальностью, тягой к мистической красоте, ее открытость к интенциям и Востока, и Запада.

Русский и другие народы, волею исторической судьбы ставшие соседями и братьями русских, являются такими, какие они есть сейчас, во многом благодаря тому данному свыше наитию, которое подтолкнуло киевского князя к принятию именно Православия. Однако цивилизационный выбор не делается единожды и навсегда. Изменяются исторические обстоятельства, и он вновь встает перед страной, народом, его вождями снова и снова.

В истории нашей страны такой момент наступил уже через четыре столетия после смерти равноапостольного князя Владимира, в XIII веке, когда Византия пала под ударами крестоносцев Запада, а сама Русь, ослабевшая от междоусобиц, оказалась меж двух огней. Ей грозило завоевание и с Востока, и с Запада, и самостоятельно бороться «на два фронта» она не могла. Вопрос стоял или-или: объединиться с Западом против угрозы с Востока или с Востоком против угрозы с Запада. Отказаться от Православия и стать западной страной, враждебной восточным народам, или сохранить Православие и стать евразийской страной, дружественной народам Востока.

Тем, на чьи плечи легла тяжесть этого выбора, стал русский князь, который не только занял достойное место в ряду великих исторических деятелей России, но и подобно князю Владимиру был причислен русской церковью к лику святых. Конечно, я говорю о святом благоверном Новгородском князе Александре Ярославиче (в монашестве – Алексии).

Князь Александр Ярославович обычно упоминается как победитель шведов в Невской битве (за которую он и получил прозвище «Невский») и крестоносцев в битве при Чудском озере («Ледовое побоище»), отстоявший северные русские земли от завоевания западными рыцарями. О его втором подвиге – подвиге смирения, с которым и был связан указанный цивилизационный выбор, говорится мало. Вместе с тем он не менее значим, чем подвиг военный, ведь именно он спас Русь, сохранив ее душу – веру Православную и тем самым сделав возможным и политическое возрождение нашей страны после столетия пребывания в составе Орды. Без Александра Невского не было бы и Дмитрия Донского, считают историки.

Впервые об этом подвиге как о подвиге смирения написал русский историк Георгий Владимирович Вернадский. В 1925 году в берлинском альманахе «Евразийский временник» увидела свет его статья, которая так и называлась «Два подвига святого Александра Невского».

В этой статье Вернадский резко критикует французского писателя и путешественника маркиза де Кюстина. Он посетил Россию в 1839 году, был тепло принят императором Николаем Павловичем, но вернувшись домой, выпустил книгу заметок, ставшую образцом русофобии. Де Кюстин, помимо других нападок на русскую культуру и историю, пытается в ней очернить память святого князя и обвинить его в сервилизме, хитрости и политическом интриганстве. По Кюстину, в силу этих своих качеств князь и поехал в Орду к хану Батыю, тем самым признав его своим верховным правителем, и в награду получил от Батыя «Киев и всю русскую землю». Кюстин отказывается признать князя Александра святым и иронизирует: «Александр Невский – образец осторожности; но он не был мучеником ни за веру, ни за благородные чувства… Это Улисс среди святых».

При этом, очевидно, французский писатель, ярый католик и европоцентрист, был убежден, что князь Александр совершил роковую ошибку, и ища помощи у монгол в борьбе с тевтонскими и ливонскими рыцарями, оторвал Россию от «передовой» западной цивилизации, обрек ее на многовековое прозябание в «медвежьем углу Европы», посеяв в ней зерна азиатчины, которые взойдя, сделали невозможным или слишком медленным и нежизнеспособным в России прогресс западного типа. Хотя де Кюстин прямо это не говорит, но таков смысл его инвектив, проступающий между строк.

И надо сказать, что этот упрек – теперь уже с циничной откровенностью – повторяют и современные западники: мол, если бы Александр Невский принял предложение папы Римского о переходе в католичество (точнее – в греко-латинскую унию, с этим предложением папа Иннокентий IV обращался к князю Александру, прислав к нему в Новгород двух кардиналов), он спас бы Русь от тевтонских набегов (ведь крестоносцы шли на Русь, а также на литовские и финские земли с одной целью – обратить эти народы в католичество, и если это происходило, набеги прекращались). Тем самым он вовлек бы Россию в сферу развития европейских народов, сделал бы ее частью западного мира и открыл бы для нее перспективу совсем иной истории, в конце которой, возможно, Россия, правда, в гораздо меньших размерах, без Дальнего Востока, Сибири и Урала, стала бы «просвещенной», «цивилизованной» страной вроде стран Восточной и Западной Европы.

Как известно, Александр Невский поступил иначе. Папским послам он ответил: «Сии вся добре сведаемъ, сия суть въ насъ, учения сии целомудрствуемъ, иже во всю землю изыдоша вещания ихъ и въ концы вселенныя глаголы их, якоже проповедашеся отъ святыхъ апостолъ Христово Евангелие во всемъ мире, по сихъ же и предания святых отец Седми Собор Вселенскихъ. Си вся съведаем добре, а от вас учения не принимаем». А потом отправился в Орду и получил от Батыя ярлык на княжение на Руси и обещание военной помощи в случае нападения крестоносцев.

Тем самым Невский спас Православие на Руси – ведь, в отличие от крестоносцев, монголы не требовали от Руси изменить веру. Монголы тогда были в основной массе язычниками, а некоторые – даже христианами (несторианами). До принятия Ордой ислама было еще более ста лет. Золотая Орда при хане Батые в целом с уважением относилась к Православной Церкви (что не исключает отдельных эксцессов), не облагала ее ясаком и не препятствовала ее проповеди. Даже в столице Орды Сарае на Волге была кафедра православного епископа.

Признав главенство ордынского хана, Александр Невский сохранил Русь Православную, а что касается политического владычества монгол, то через сто-двести лет оно кончилось. Но Русь вышла из-под рухнувших стен Орды уже совершенно другой: не европейской маленькой страной, связанной с другими восточно-европейскими государствами династическими и прочими связями, а евразийской державой, которая стала расширяться на Восток – за счет бывших ордынских земель (Поволжья, Урала, Сибири) и вскоре превратилась в великую незападную империю, непонятную и страшную Европе и Западу. Невский совершил иной неевропейский цивилизационный выбор и тем самым сделал Россию такой, какой она остается до сих пор.

Повторюсь, упреки в адрес Александра Невского мы теперь часто слышим от наших либералов (которые озабочены, правда, уже не столько насаждением католической веры, как Кюстин, сколько насаждением современной западной псевдорегилии – идеологемы демократии и прав человека). В скрытом виде они содержались уже в книге де Кюстина и были ясно видны Вернадскому. Русский историк, опровергая эту хулу на святого князя и стоящую за ней историко–культурную концепцию, предлагает решить: правы ли в этом Кюстин и наши западники на конкретном примере.

У князя Александра Невского был современник, который сделал для себя и своего княжества иной проевропейский цивилизационный выбор – князь Даниил Галицкий. На его примере, указывает Вернадский, мы можем увидеть, что стало бы с Россией, если бы князь Александр Невский был не так предан Православию. Князь Даниил Романович Галицкий (или, как его называют на Украине «Данило Галицкий») был на семнадцать лет старше Невского. Он участвовал в битве при Калке, воссоединил в одном княжестве Волынь и Галицию, основал город Львов. При нем Галицко-Волынское княжество пережило свой расцвет, разрослось и достигло такого политического влияния, какого никогда прежде не имело и не будет иметь.

Перед Даниилом встал тот же выбор, что и перед Александром Невским. Он не был вассалом западных владык, на своем опыте убедившись в их коварстве и корыстолюбии. Он даже воевал с некоторыми из них и одерживал блестящие победы. Первоначально и он, как Александр Невский, пытался обратиться за защитой от венгров, поляков и немецких рыцарей к Батыю. В 1245 году он ездил в Орду и получил от Батыя ярлык на княжение в Галицко-Волынской землей. Однако, считая себя европейским государем и презирая татаро-монголов как дикарей и язычников (летописец приписывает ему слова, произнесенные якобы при отъезде из Орды: «О, злее зла честь татарская!»), он в конце концов сделал выбор в пользу Запада.

Он вступил с папой Иннокентием IV в переговоры о воссоединении церквей (напомним, что Флорентийская уния к тому времени уже произошла). И хотя сам он, вероятнее всего, так и не перешел в католичество и потом даже эти переговоры прервал (такова одна из версий, однако униаты называют Даниила «первым католическим королем Руси»), князь Даниил все же практически положил начало распространению униатства в северо-западных русских землях. Даниил получил от папы Римского корону и титул «Rex Russiae» и «duces totius terrae Russiae, Galicie et Ladimirie» («король Руси» и «князь всей земли Русской, Галицкой и Владимирской»), тем самым противопоставив себя Невскому, который получил от Батыя титул «князь всея Руси» и Киевский престол. Между прочим, обещанной военной помощи от Запада, ради которой все затевалось, Даниил так и не дождался – Запад со времени средневековья и до наших дней одинаково поступает со своими «помощниками»…

Вернадский пишет об этом: «Результатом его (Даниила Галицкого – прим.) политики были долгие века латинского рабства юго-западной Руси. Не прошло и ста лет после смерти Даниила, как вся его отчина – Галицко-Волынская земля – была расхватана соседями: уграми, поляками, литовцами. Латинское рабство в отдельных частях Руси не изжито было до наших дней». Добавим к этому, что сейчас, почти через сто лет после того, как были написаны эти слова, ситуация еще ухудшилась. Галичина – бывшее княжество Даниила – это родина Степана Бандеры, край, где чем дальше, тем более неприязненно относятся к России…

Даниил Галицкий сделал в свое время европейский цивилизационый выбор, вступив в политический союз с Западом и открыв перспективу для окатоличивания западнорусских земель. Результатом этого стали не просто разгром северо-западной Руси, но и утеря ее населением своей этнокультурной идентичности. Перестав быть православными, эти люди перестали себя считать и русскими и не только в самоощущении, но фактически превратились в другой народ – западных украинцев, который имеет другой язык, другую культуру и четко отделяет себя от русских.

На примере судьбы Галицко-Волынского княжества мы можем видеть, что произошло бы и с северо-восточной Русью, если бы Александр Невский сделал тот же выбор, что и Даниил Галицкий (что считают единственно правильным Кюстин и современные российские западники). Не было бы никакой маленькой «просвещенной», «европейской» России, пусть и без имперских владений. Не было бы русских как «цивилизованного» «европейского» народа, взросшего на идеалах свободы, прогресса и гражданственности. Не было бы вообще русских как таковых. Был бы какой-то другой народ – католический либо протестантский – вероятно, с другим языком (потому что в основе литературного русского языка лежит как известно, церковнославянский – богослужебный язык Русской Православной Церкви), и, безусловно, с другой историей.

А может быть, даже и его бы не было, ведь некогда в Литве также жили русские, но после окатоличивания этих земель русские просто ассимилировались и о прежней «Литовской Руси» напоминают лишь слова славянского происхождения в литовском языке. Не исключено что такая же судьба ждала бы и предков русских в новгородской, псковской, московской, владимирской землях и что сейчас бы там жили народы чудь и мерь, которые растворились в русском народе, когда тот, почувствовав свое могущество, стал расширяться.

Православие, как выразился Вернадский, – «живая энергия русской культуры». Без Православия не было бы русских и России. И поэтому тогда, в XIII веке, речь шла не о политических интригах, в которых, увы, религия часто становится «разменной монетой» (так и смотрели на религию северо-западные и литовские русские князья) – нет, по словам историка, «речь шла о самом существовании Руси, ее культуры и самобытности».

Вернадский называет выбор в пользу Орды подвигом смирения. И церковь, конечно, причислила Александра Невского к лику святых не за его политическую деятельность, а за твердость в отстаивании православной веры и за его смирение.

Вспомним, что Даниилом Галицким двигало не только желание защитить свою землю от набегов монгол, но и гордыня. Считая себя европейским государем, мечтая о женитьбе на европейской принцессе, видя у себя при дворе льстивых и сладкоречивых папских посланников, которые не скупились на похвалы ему, он считал ниже своего достоинства подчиниться монголам, в которых он видел варваров, и даже принять их благосклонность. «”Злее зла честь татарская” была для самолюбия Даниила – пишет Вернадский, – а Александр принял эту честь со смирением. Невыносимо было для Даниила стать подручным… татарского хана: Александр перенес и это со смирением».

Конечно, монголы, чувствуя себя хозяевами положения и со своей стороны считая презренными варварами все некочевые земледельческие народы, действительно, вели себя крайне высокомерно, презрительно и зачастую грубо. Не только Даниилу и Александру, но и другим русским князьям привелось перенести в Орде много физических и нравственных страданий, а некоторым и принять там смерть. Но все же в словах и поступках Даниила Галицкого, княжившего на самом западном краю русской земли и впитавшего духовные влияния западной культуры, много от европоцентризма, презрения к народам Востока, которое было свойственно европейцам всегда: и в раннем средневековье, и в эпоху колониализма и даже сейчас.

В словах и действиях Александра Невского мы видим совершенно иное – свойственную только русским терпимость, уважение к восточным народам, умение понять «восточную душу». Возможно, отчасти это было связано и с тем, что и в жилах самого Александра Невского текла не только варяжская и славянская, но и тюркская и даже кавказская кровь. Его прабабушкой по материнской линии была половецкая княжна, дочь князя половцев Котяна Сютоевича (ее половецкое имя до нас не дошло, в крещении она получила имя Мария), жена князя Мстислава Удатного, деда Александра Невского. А бабушка Невского по отцовской линии – осетинская (аланская) княжна Мария (в схиме Марфа) Шварновна, жена князя Всеволода Большое гнездо, другого деда Александра, кстати, также причисленная православной церковью к лику святых. Возможно, в доме Александра Невского звучала аланская и кыпчакская речь, и будущий великий князь ребенком слышал колыбельные на том же языке, на котором говорили многие и в Сарае, в ставке хана Батыя. Так что обычаи и культура монголо-кыпчакской Орды вовсе не должны были казаться Александру Невскому такими уж непонятными и варварскими. А сделанный Александром выбор в пользу Орды предопределил сосуществование русских с восточными, прежде всего, туранскими народами, их взаимные контакты и коммуникации, их окрепшее за века понимание и культурные переклички.

При этом, конечно, в первую очередь князем Александром Невским двигали религиозные соображения, и если он видел зло во владычестве монгол, то воспринимал его как наказание Божье за грехи русского народа, которое нужно смиренно перенести, и тогда Бог вознаградит русских славой и мощью.

Французский русофоб упрекал святого благоверного князя в осторожности и приспособленчестве. Георгий Вернадский прекрасно отвечает на эти слова: «Высмеиваемые Кюстином “мудрость” и “осторожность” Александра Невского насмешке… не подлежат: отмеченные Кюстином качества соединялись в личности Александра с самым подлинным героизмом и подчас безрассудною смелостью … Мудрость Александра, по слову летописца, была от Бога; его осторожность была, на самом деле, подвигом смирения.