В 2016 году Арсеньевской епархии исполняется 5 лет. В связи с этой круглой датой планируется выпустить цикл интервью под названием «Люди Арсеньевской епархии». Люди Церкви – кто они? Жизнь пройти – не поле перейти, но каждого человека ведет Божественный Промысел. Люди – это главное богатство, главное сокровище всей полноты Церкви и Арсеньевской епархии как её части.

Краткая биографическая справка: родился 10 июня 1950 года в городе Кодиевка Луганской области. По национальности – русский. Служил в армии, по окончании службы работал на шахте. Также работал в геологических экспедициях в Амурской, Архангельской, Иркутской областях, в Хабаровском крае, в Карелии. С 1978 года в течение 13 лет работал охотником в Красноярском крае, с 1981 – в Туруханском районе в пос. Верещагино. 16 апреля 1997 года принял постриг по благословению епископа Красноярского Антония с именем Власий. Женат не был.

1 июня 1997 года рукоположен в сан иеродиакона в Красноярской епархии. 5 июня 1997 – в сан иеромонаха. Служил в разных храмах и монастырях Красноярской епархии: в Свято-Никольском храме г. Игарка, в Свято-Троицком Туруханском монастыре, в храме прп. Александра Свирского в поселке Лозно-Александровск Бело-Курагинского района и других. Нес послушание эконома в Успенском монастыре г. Красноярска. В настоящее время служит в храме Казанской иконы Божией Матери села Богополь Кавалеровского района Арсеньевской епархии.

Я пришел к Богу из-за одного случая, произошедшего со мной в тайге. Это был примерно 1975 год, мне было 25 лет – переходный возраст между юношеством и зрелостью – и я был охотником на Крайнем Севере.

После прочитанных книг Джека Лондона я был настоящим романтиком, и только когда сам оказался в экстремальных условиях, понял: если ты будешь жить по Джеку Лондону, ты 100% придешь к смерти. Ирвинг Стоун, биограф писателя, написал о Джеке Лондоне: «Джек Лондон пробыл на Аляске менее года, а если бы он там пробыл лет десять, он ничего про Аляску не написал бы. Но он добыл большее сокровище, чем всё золото Аляски – он добыл там себе бессмертие». Джек Лондон под влиянием первых романтических впечатлений написал то, чего там не было на самом деле. Художественная литература носит познавательный характер, но это беллетристика, и, чтобы отделить вымысел от неправды, нужно уже обладать определенным житейским опытом.

Итак, я работал на Крайнем Севере охотником. Морозы там доходят до -70, а жара – до +30 – разница в температуре составляет 100 градусов. Это экстремальные условия. Поселок от поселка там находится примерно на расстоянии 500-700 километров, бездорожье полное. Между посёлками сообщение только воздухом, охотников забрасывали в тайгу только вертолётами. Тогда ещё долётывали последние часы вертолёты МИ-4, потом пошли вертушки, которые походили на МИ-8, которые по сей день летают – самые надёжные вертушки гражданские.

Я должен был охотиться в тайге целый год в полном одиночестве. На МИ-4 я загрузил собак, снаряжение, все там боеприпасы, продукты – всё, что мне надо на год. Я придумал место, куда мне нужно залететь. Но когда мы зависли над «моим» местом, то выяснилось, что вся тайга там сгорела за лето. По предложению штурмана мы полетели в другое место, я даже по гирокомпасу не посмотрел, куда именно. Летели примерно час, а час лёта – это почти двести километров. Место нашли красивое: тайга хорошая, тёмная, кедрач – ну, самая охотничья тайга. Две речки, одна в другую впадает, сопки кругом, хребты. Пилоты и штурман помогли мне высадиться, все быстренько выгрузили: ну всё, мужик, давай, до свидания, по рукам, ж-ж – и полетели.

Позже я узнал, что это был последний рейс этого вертолёта – он под списание уже шел. И лётчики были командированные из Ленинграда. Таким образом, никто не знал, где я нахожусь. Ни людей тех нет, пилотов нет, и всё – никто не знает.

Так случилось со мной самое страшное – я не знал, в какой точке карты я нахожусь. А без этого знания и компас и карта – предметы абсолютно бесполезные. Но понял я это только тогда, когда вертолёт уже улетел. У меня даже радиоприёмника с собой не было…

Сердце-то сразу ёкнуло. Даже если бы я знал азимут, как идти на деревню, то, идя по азимуту 400 километров, при ошибке хотя бы на одну десятую градуса, я пройду в 50 километрах от деревни.

С места высадки необходимо было перебраться на другой берег горной речки. Перетащил я продукты на противоположный берег, благо, речки начали уже замерзать. Сразу успел поставить палатку и печку – всё успел дотемна. С утра начал строить избушку: день избушку строю – день хожу, капканчики ставлю. По сроку десять дней ещё до начала охоты, охота начинается с 20 октября по распорядку, хотя если соболь выходной, можно и раньше начинать. (Выходной – это когда уже шкурка нормальная) Избушку построил в течение 10 дней, капканы выставил и охочусь. Тем временем настала настоящая зима, ударили сорокаградусные морозы. Я веду календарик – иголкой прокалываю каждое число. Уже потом я понял, что на два дня промахнулся в этой таёжной уединённости и суете. Думал, уже Новый год, а он уже два дня как прошел. Позже я вспоминал Робинзона Крузо, как он на острове 27 лет вёл календарь. Неправда это, невозможно столько лет вести календарь безошибочно – каждые 3-4 месяца будешь ошибаться на день-два.

Насколько я мог рассчитать, пришло время Нового года. Я добыл соболей, и было у меня три собачки. Правда, одну из них я отбраковал из-за её непригодности в деле охоты. Что значит «отбраковал»? В разных местах этот термин понимается по-разному, но на Крайнем Севере «отбраковал» – значит забил собаку, шкуру снял на шапку, а мясо съел. Что для горожанина и мещанина неприемлемо, то для северянина приемлемо – и наоборот.

В 1975 году Советской Эвенкии исполнилось 45 лет, и все охотники были обязаны к Новому Году выйти из тайги, сдать пушнину, чтобы отчитаться перед государством. Я решил выйти за неделю до Нового года, чтобы точно успеть к сроку. Думаю так: 200 километров мы летели до точки, где я должен был высадиться, и 200 ещё летели после этого – итого 400. Только куда летели? Неизвестно. Но я был уверен, что если буду я идти строго на юг, то я подсеку речку Чуню, которая впадает в Подкаменную Тунгуску, а та уже в Енисей. На Чуне (река протяженностью 1500 километров) находятся две деревни – одна Стрелка Чуни, а другая – посёлок Матарай. Расстояние между ними 500 километров. Иначе сказать, выйдя на Чуню и пройдя 500 километров, я в любом случае наткнусь на деревню.

По моим подсчётам, до Чуни надо было пройти не более 400 км. Взял я азимут на юг, двух собачек с собой, оружие, боеприпасы, всю пушнину, которую добыл. Напёк лепешек в расчете на неделю. Добыл я тогда более 20 соболей. Весят они немного: живой соболь 1кг, а шкурка соболя -100 грамм. Температура воздуха примерно была -30 градусов. По меркам Крайнего Севера это очень теплая погода. Первую ночь я переночевал у костра. За день я проходил 30-50 километров на лыжах.

Второй день меня вывел на маленькую речушку. Как выйти из тайги, если заблудился? Есть только один способ: нужно идти вниз по рельефу, и тогда ты обязательно наткнешься хоть на маленький ручеек. Иди вниз по его течению, и придешь к человеческому жилью. Ведь всё человеческие поселения так или иначе привязаны к воде. Вот и на этой речушке стоял голомо – нечто среднее между избушкой и чумом. «Голомо» – это эвенкийское слово, означает «жилище». И вот вторую ночь я ночевал в этом голомо. Там никого не было, стояла печка с запасом дров, я переночевал и потом восполнил то количество дров, которое я использовал. Это такой таежный закон: всё, что ты берешь, нужно восполнять, потому что может прийти такой же как ты охотник.

Оттуда я уже вышел строго на юг. Шел день, наступила ночь. Мороз усиливался (позже я узнал, что было примерно минус 60 градусов). Я решил развести костер. Минус 60 – это тот самый мороз, когда котелок ставишь на костер, и половина его кипит, а вторая – наледью покрывается. Погреться у костра в -60 невозможно. Я не мог даже снять рукавицу, чтобы зажечь костер, потому что руки при такой температуре потом не согреются. От холода я съел весь свой запас продуктов. При температуре минус 60 человек потребляет пищи в 3-4 раза больше обычного, чтобы возобновлялось тепло. Понял я, что костер развести не получится, и решил идти дальше, благо стояла полная луна.

Иду на юг по компасу. К сожалению, компас у меня был не обычный туристический, а профессиональный, буссоль. У него есть такая особенность: там очень крупная и тяжелая стрелка, но оба её конца окрашены в одинаковый цвет. При дневном свете их еще можно различить по отметкам из проволоки, а при лунном – никак. Поэтому ты не знаешь точно, на юг ты идешь или на север. Какое-то время я шел верно, а потом решил свериться с этим компасом. И тут мне приходит такая мысль, что я иду на север, а не на юг.

Думаю: дай-ка сверюсь по Полярной звезде. Нашел Полярную звезду и вижу: я иду на север. Господи, помилуй! Разворачиваюсь по своей же лыжне, и она выводит меня на прежнее место, где я проходил через большое болото. Там крон деревьев нет, и можно весь небосвод рассмотреть. И тут я нашел настоящую Полярную звезду, а до этого это была псевдозвезда. Снова пришлось идти назад, а силы уже на исходе… По дважды пройденной лыжне еще мог идти, а когда дошел до тупика, то понял, что всё, дальше я физически идти не могу. Меня взяло невероятное отчаяние, я встал на колени и помолился Богу. И сильнее этой молитвы у меня в жизни никогда не было, ни до этого, ни после. Я дал Ему обет: «Господи, если Ты выведешь меня из тайги, не знаю как, но я Тебе послужу!»

С этим пошёл я дальше на юг и чувствую: всё время какие-то помехи, всё время влево тянет и тянет. То овраг какой помешает, то чащоба, то кустарник какой. Стал чаще доставать буссоль и вижу, что отклонился уже под 90 градусов, а выровняться не могу. А мороз все усиливается и усиливается. Потом, когда я вышел в деревню, то узнал на метеостанции, что было минус 63 градуса. И тут раз тайга как бы расступилась, и я увидел след от снегохода «Буран». Вижу, что дорога не строго на юг, но мне это уже неважно. Раз есть след, значит эта дорога точно ведёт к человеческому жилью.

По этой дороге я шёл еще двое суток примерно при минус 63 градусах. Пока шел, поймал себя на мысли: «Если почувствую запах гангрены, отрежу себе что угодно, даже нос, лишь бы не заразиться полностью». До этого я читал «Путешествия» Глеба Травина. В 20-е годы он объехал на велосипеде по периметру нашей страны. Когда он ехал по Таймыру, то подморозил себе ноги, пошла гангрена, и у него воли хватило отхватить у себя стопу. Но зато он остался жив. Я тогда удивлялся: «Как же это возможно – так набраться силы воли?» И вот тут я сам испытал: когда хочешь жить, можно сделать и это. Но это можно понять только на собственном опыте.

По следу я вышел на Чуню и по нему же свернул вниз по реке, и так шёл еще два дня. Собака моя осталась в живых, только плакала. Я раньше слышал от людей, что собаки могут плакать, но не верил. А вот теперь – своими глазами увидел. Она плакала, потому что я ее недокармливал.

Вот так по этому следу я и вышел в деревню, как раз к Новому году по моим подсчетам. Но так как я тогда ошибся в календаре, то опоздал на два дня.

Когда я потом анализировал всю эту ситуацию, то увидел, что выжил я только благодаря огромному количеству счастливых для меня совпадений. То, что ночь тогда была лунная, то, что я наткнулся на этот след от снегохода – вот такие детали меня и спасли.

Через 2-3 года после этого, когда я оказался уже в других регионах, со мной произошло чудо: в одночасье я бросил пить, курить и сквернословить. С того дня прошло уже 40 лет.

Как только я освободился от этих грехов, мне в голову пришла идея побывать в Иерусалиме. Много лет эта идея теплилась в моей душе, потом этот пожар разгорелся невероятно, и наконец, я не выдержал. В то время я был одним из самых богатых людей в тех местах. У меня угодий было где-то на половину Франции – чтобы обойти их полностью, нужно было потратить две недели. И я всё бросил: все эти снегоходы, всех этих собак, все угодья. И пошел пешком в Иерусалим. Правда, с первого раза не получилось – вернулся назад. Тогда батюшка о. Андрей надоумил меня: «Ты бы хоть воцерковился сначала, на такое святое дело идешь». Я послушался его, стал послушником одного из храмов городка Бодайбо в Иркутской области. Пробыл там послушником почти год, взял у батюшки благословение сходить в Иерусалим и вернуться через 3 года. И без денег и каких-либо документов пошел в Иерусалим. Как я туда пешком добрался, об этом отдельный разговор будет. Коротко говоря, в этот раз у меня всё получилось: я оказался в Иерусалиме в 1997 году. Был там в момент схождения Благодатного огня.

Когда огонь сходил, я ничего не испытал. В тайге я до этого на такие чудеса насмотрелся, что на это смотрел как на физическое явление. И только годы спустя я понял, что я видел. И сейчас, чем больше лет проходит с того момента, тем больше меня поражает это чудо – чудо схождения Благодатного огня.

Позже отец Серафим говорил мне: «Господь сподобил тебя священства за то, что ты дерзнул сходить в Иерусалим». Итак, вскоре после Иерусалима меня рукоположили во священника и отправили служить в Игарку, за полярным кругом. В отпуск поехал к маме на Донбасс. По дороге узнаю, что батюшка, который меня провожал на три года паломничать, перевелся в Украину, в Днепропетровскую область. Я решил приехать к нему, чтобы навестить. Приехал, смотрю на календарь, на время и вижу: именно в эту минуту ровно три года исполнилось, как этот батюшка благословил меня на Святую землю.

Монахом я решил стать потому, что мне одежда понравилась. Так же, как я в молодости хотел стать моряком только из-за ленточек и бескозырки. Но так и не стал. 40 лет назад, в одну из своих попыток стать моряком, я впервые приехал в Приморский край. Хотел стать моряком или пчеловодом, найти женьшень, но ничего не получилось, и с этим я уехал. Но о Приморье я все эти 40 лет мечтал и только теперь здесь оказался. Есть места, красивее чем Приморье, есть места теплее чем Приморье, есть места обильнее чем Приморье. Но здесь всего понемножку – самое то, что для моей старости нужно.

И вот когда я решил переехать в Приморье, надо было определить, где я хочу жить. Я посмотрел фото всех архиереев, и лицо Владыки Гурия мне больше всего понравилось. Добирался я сюда почти два месяца через Сахалин из Сибири. И вот приехал, и теперь живу здесь, служу в храме в селе Богополь.