Интервью с архиепископом Сан-Францисским и Западно- Американским Кириллом о его поездке в Японию и Россию в ноябре 2013 года
Зоя Градова, Аламо

ЖИЗНЬ ЕПАРХИИ

Зоя Градова: Владыка, расскажите, пожалуйста, о своем путешествии в Японию и Россию. Ваша поездка была как-то связана со стихийным бедствием, случившимся этим ле­том на Дальнем Востоке? Архиепископ Кирилл: Со стихий­ным бедствием просто совпадение. Мы не были в краях, пострадав­ших от наводнения, это очень да­леко от того места, куда нас пригла­шали: во Владивосток, Находку, Уссурийск и Арсеньев.
Все произошло следующим об­разом. Несколько лет назад одна семья из г.Киото в Японии попро­сила, чтобы мы привезли Корен­но-Курскую икону Божией Матери в Японию. Хозяйка дома — русская из России. Она встретила своего мужа, японца, когда он учился в России. Познакомились, полюби­ли друг друга, поженились, и она уехала с ним в Японию. Сейчас у них уже трое детей. Эта семья три года добивалась, чтобы икона к ним прибыла в Японию. Три года они молились Божией Матери об этом. И вдруг все сложилось: Япон­ская Церковь присылает письмо с приглашением, и мы готовы ехать. А Приморская епархия, во главе с митрополитом Вениамином, узнала об этом и пригласила нас приехать и к ним. Это всего два часа лету из Токио, — конечно, мы согласились. В это время как раз происходили бедствия на Дальнем Востоке. Мы собрали в нашей Западно-Амери­канской епархии помощь этим не­счастным людям (и до сих пор соби­раем), и благодаря поездке я сумел привезти первый взнос, крупную сумму денег, которую передал казачьему атаману Олегу Анатолье­вичу Мельникову, возглавляющему организацию помощи потерпев­шим от наводнения. В ответ атаман наградил меня медалью Покров­ской Божией Матери.
—                  Что, и там казачество воз­рождается?
—                  В каждом городе нас принимало, встречало и охраняло казачество. В свое время Сталин пытался его уничтожить, но сейчас казачество возрождается в России. Кстати, под руководством этого атамана шесть тысяч казаков, и все в полной форме.
—                  В американских СМИ нет ни сло­ва о том, какую беду терпят люди на Дальнем Востоке России. Обыч­но если происходит какое-то сти­хийное бедствие, вот как недавно на Филиппинах, о нем все время говорят по радио и телевидению, постоянно звучат призывы о помощи. Люди об этом знают и готовы помочь. Но в данном случае, за ис­ключением тех, кто читает новости на русском интернете или смотрит русские программы по телевизору, никто ничего не знал. Как отклик­нулись прихожане нашей епархии на Ваше обращение?

—                  На мой взгляд, Америка сейчас отчасти переживает то, что было во времена Советского Союза: мне это напоминает холодную войну. Каза­лось, с падением Советского Союза здесь стало немножко легче. Но се­годня снова начинается русофобия. Я особенно это чувствую как духов­ное лицо. И, конечно, Америка не будет призывать помогать России, тут будут писать скорее о каких-то недостатках, чтобы Россию уни­зить. Вот поэтому мы и не слышали о трагических событиях на Даль­нем Востоке, последствия которых люди переживают до сих пор.

Надо отдать должное тому чело­веку, который инициировал у нас в епархии организацию помощи. Я прочел на сайте Московской Патри­архии об этом бедствии и подумал, что нужно откликнуться на беду. И вдруг раздается телефонный звонок от старосты нашего кафедрального собора Никиты Евгеньевича Бью­ика: «Владыка, давайте поможем!» Я предложил составить план дей­ствий и затем издал указ по всей епархии с призывом, чтобы каждый приход собрал сколько может, а со­бранную сумму я отвезу в Россию. Таким образом мы собрали двад­цать тысяч. После моего отъезда еще один приход дал четыре с лиш­ним тысячи, а Никита Евгеньевич нашел еще двадцать. Помимо мате­риальной помощи здесь еще важен психологический момент: люди не чувствуют себя брошенными. Отто­го, что их единоверцы за рубежом помнят о них, беспокоятся, уже ста­новится легче.
—                  Возвращаясь к поездке в целом…

—                  В Токио нас встретили отец Ни­колай Коцюбан — настоятель Александро-Невского подворья (Мо­сковской Патриархии), российский дипломат и две монахини из мона­стыря св. Софии, что в поселке Ма­цуо. Мы приехали в этот монастырь, отслужили акафист, монахини нас покормили, и мы отправились в Киото, древнюю столицу Японии. Там проживает та самая семья, которая три года молилась, чтобы Курская икона прибыла в Японию. Они приняли нас в своем доме, где мы прожили четыре дня. Накорми­ли вечером таким ужином! Я думал, что знаком с японской кухней, но оказалось, что я не так уж хорошо ее знаю: так было вкусно и обильно.

—                  Вы жили в традиционном япон­ском доме?
—                  Нет, они живут в таком доме, который у них называется американским. Действительно, он выстроен в западном стиле, но там есть и чисто японская комната с татами, где у них красный угол со множеством икон, перед которыми горит лампадка.
Нас как туристов водили осматривать достопримечательности. Интересно было посмотреть традиционный японский город. Киото война обошла стороной — все осталось, как и было сто лет назад. Благовещенскому собору в Киото около ста лет.

На службу пришло много людей, причащали из двух чаш. Там же, в соборе, совершилось первое за вре­мя нашей поездки чудо с Курской иконой. По окончании литургии во­шла одна барышня русского происхождения, подошла к священнику и говорит: «Я некрещеная, но что-то меня потянуло зайти, и я чувствую, что мне надо креститься». Батюшка договорился о встрече, чтобы под­готовить ее к крещению.

—                  В Киото большой приход?
—                  Небольшой. Но вообще в Японии около тридцати тысяч православных, в основном японцев. Русских там не так много.
Из Киото мы поехали в Токио и там встретились с митрополитом Даниилом, главой Японской Авто­номной Церкви. Я сослужил вла­дыке митрополиту в знаменитом кафедральном соборе Николай-до, который построил святитель Ни­колай Японский, приехавший в середине XIX века в Японию зани­маться миссионерским делом. Там сохранилась небольшая русская колония. И вот русские решили пригласить нас после литургии на русский чай. В Японии, империи восходящего солнца, маленькая группа русских угощала нас чаем с пирогами, черным хлебом с икрой и селедкой! Большинство из них из Харбина или Шанхая. На стене ви­сели фотографии архиереев, кото­рые служили в Харбине.

Мы планировали также посетить православный приход в г. Сэндай, но в последнюю минуту наш визит отменили без объяснения причин.

—                  Владыка, ведь Ваша семья какое-то время жила в Японии?
—                  Они жили в Нагасаки. Туда не удалось поехать, это другая часть Японии.
Были на кладбище для ино­странцев в Токио, где, кстати, по­хоронены бабушка и дедушка Дмитрия Шикалова, иподиакона из нашего кафедрального собора в Сан-Франциско.
—                  Из Токио вы отправились во Владивосток?
—                  Во Владивостоке кроме того, что можно было ожидать, происходило и сверхъестественное. Дело было ведь в ноябре: повсюду должен был лежать снег, мы ожидали хо­лод, ветер. А во Владивостоке было +3, +4С. Нам сказали, что все тучи раздул ветер: прибыла икона Бо­жией Матери.
На таможне икону проверили, ради безопасности сфотографировали и зарегистрировали. Кстати, таможенники крестились и прикладывались к иконе — для нас это было необыкновенно. Те, кто вырос на Западе, не могут такого себе представить!
—                  И те, кто вырос в Советском Союзе, тоже.
—                  Я взял икону, за мной пошли священники. Открываются двери. Зал аэропорта. Что я вижу? Ковровая дорожка. Я стою у дверей, а на другом конце дорожки — владыка митрополит Вениамин Владивостокский и Приморский в мантии, малом облачении. Я направлюсь к нему. Владыка митрополит берет икону. А нас окружают батюшки в два ряда с обеих сторон ковра, ведущего к аналою, на который икона была положена. Казаки, народ, полиция — абсолютно разные люди — встречают икону Божией Матери, и народу — великое множество.
Старший дьякон обращается к митрополиту: «Высокопреосвященнейший владыко, благослови». Тот благословляет, дальше — «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе…» Потом начинают петь «Царю Небес­ный», и эту молитву поют все. Стены задрожали. Я плакал. Сейчас могу более или менее спокойно об этом рассказывать, но вначале я всегда плакал, когда вспоминал. Пред­ставьте себе в Америке, здесь у нас в сан-францисском аэропорту, такую встречу. Не допустят, потому что, не дай Бог, можешь кого-то «обидеть».
Во владивостокском аэропорту служили полный молебен. И пока народ прикладывался к иконе, владыка митрополит говорил про­поведь. «Мы все должны очнуться, — говорил он народу, — от духов­ной спячки. К нам прибыла Божия Матерь. Знамение Божией Матери означает много чудес. Мы без этих святынь не можем жить. Нам нуж­на духовная почва, на чем строить свою духовную жизнь». И потом он прибавил: «Мы, русский народ, должны каяться в цареубийстве, мы убили помазанника Божиего». Он так ругал коммунистов и советскую власть за падение морали, что я про себя подумал, что лет двадцать назад его арестовали бы на месте, но теперь можно об этом говорить свободно. Владыка говорил пре­красные проповеди, пока мы были с ним во Владивостоке и Уссурийске. У него в кабинете висит портрет государя императора Николая II с цесаревичем Алексеем. Видно, что человек монархист.
Эту встречу в аэропорту я никог­да не забуду, этот призыв: встань, иди по стопам Христа. Все это оста­нется в моей памяти на всю жизнь.

Такую глубокую народную веру я видел в России, когда был в 2003 году в Дивеевском монастыре. Мы оказались там в канун праздника Архистратига Михаила в ноябре — все было покрыто снегом. Мы могли остаться только до начала утрени: нас ждал самолет, отлетавший в Москву. Наша делегация уже вышла из храма. А я почему-то задержался в алтаре и выходил последним. Те из нас, кто был в России, знают, что в больших храмах есть посредине та­кая дорожка, огражденная с обеих сторон, и народ стоит с левой и пра­вой стороны. Я иду по этой дорожке к дверям. У себя в кафедральном со­боре я прошел бы свободно в тече­ние минуты, и никто бы не обратил на меня внимания. Не так в России: идет духовное лицо, тем более — архиерей. Каким бы он ни был, но на нем благодать. Народ начал про­сить благословение с двух сторон. Я стал обеими руками благословлять: конечно, невозможно было благо­словить каждого. Я обратил вни­мание, что кто-то мне рясу тянет и целует подол, целует рукава рясы, руки… И слышно только: «Владыка, благословите…»

И тогда, и сейчас, в эту поездку, я видел такие лики, такие глаза, та­кой глубины! Ведь глаза — зеркало души, и нельзя словами описать, можно только увидеть, принять и своей душой почувствовать эту глу­бину, эту искренность русского че­ловека. На Западе мы этого не име­ем — даже мы, русские, выросшие здесь, потому что где бы ты ни жил, ты в какой-то степени перенимаешь дух общества. А в России совсем иное. Я уверен, что те, кто приехал из России сравнительно недавно, поймут, что я испытал. Тому же, кто родился здесь, это трудно объяснить — нужно самому увидеть.
—                  Вы знаете, нам, православным русским людям оттуда, нужно хотя бы раз в год возвращаться в Россию, чтобы зарядиться духов­ной энергией. Мы без этих поез­док жить не можем.
—                  Здесь, на Западе, хладнокровность. Главное — это мое «я», как мне удобнее. Вместо того, чтобы углубиться в духовную жизнь, мы углубляемся в удобства, любим критиковать всех и вся. Духовность здесь отсутствует. И понятия о православии как фундаменте жизни
—                  у многих православных на Западе нет. Вот то, что хочется подчеркнуть: независимо от того, где я был в России, я чувствовал духовность.
—                  Как принял народ прибывшую икону Божией Матери?
—                  Мы приехали в гостиницу во Владивостоке. Нас пригласил на ужин викарный архиерей. Побеседовали по-русски, только без водки. Очень приятно, спокойно пообщались.
На следующий день поехали в храм, где люди уже стояли и жда­ли. За время нашего пребывания около пятидесяти тысяч человек приложились к иконе. Может быть, это немного, если принять во вни­мание все население Владивостока и окрестностей, но все же эта циф­ра показывает, что Россия духовно возрождается. Путин дал полную свободу Русской Православной Церкви. На Западе, в том числе и от русских, часто можно услышать критику в адрес Путина. Но то, что сейчас стало возможным для Свя­тейшего Патриарха и Церкви, было бы недопустимо лет двадцать назад.
—                  Как долго Вы были во Владивостоке?
—                  Около трех дней, и все это время народ шел в храм к иконе. Пока люди прикладывались, мы посетили Марфо-Мариинскую обитель на Седанке. Игуменья Мария с сестрами приняли нас очень тепло. В монастыре двадцать шесть сестер. Церковь использовалась большевиками и под Дом культуры, и под детские учреждения, и под киномастерские, и прочим образом осквернялась, как мне рассказывали монахини. В перестроечное время правительство вернуло землю обители, и храм с колокольней восстановили.
Во Владивостоке мы были также на Русском острове, где посетили монастырь св. Серафима Саровско­го. Сейчас его восстанавливают. В обители сорок ульев, скот, курочки, и, как полагается, среди этих куро­чек русский петух, который кричит каждое утро. Собаки бегают там в качестве охраны.
Это особое место, которое заста­вило меня вспомнить, кто я: мои монашеские обеты, мое собственное оскудение духовное, молитвенное, личное и вообще жизненное в ду­ховном смысле. Я был бы рад по­жить в этом монастыре.
Также во Владивостоке мы посетили Дальневосточный федеральный университет. Корпус университета — колоссального размера; все современное, чистота, порядок. В университете есть кафедра теологии, где можно получить степень магистра теологии. Заведующий кафедрой сам митрополит Вениамин Владивостокский и Приморский, а епископ Уссурийский Иннокентий является старшим преподавателем на этой кафедре.
С владыкой Иннокентием мы также побывали в Успенской церк­ви Владивостока, настоятелем кото­рой он является.
—                  Куда Вы поехали после Владивостока?
—                  В Находку. Там снова была замечательная встреча с русским народом, с его глубокой верой.

Я служил литургию два раза — во Владивостоке и в Находке; во Владивостоке с правящим митрополитом Вениамином, а в Находке с правящим епископом Николаем. Святейший Патриарх разделил большие епархии на несколько частей. Надо сказать, что об этом разделении была речь еще на Помест­ном Соборе 1917 года. Расстояния были колоссальные, архиерей не мог даже при всем желании всех по­сетить. Бытовала такая поговорка, что некоторые священники видят своего архиерея раз в жизни — во время рукоположения. И вот сейчас обширная Приморская епархия стала митрополией, которая включает в себя три епархии. Возглавляет ее митрополит Вениамин, его викарным архиереем является Иннокентий Уссурийский, а двумя другими епархиями управляют епископ Находкинский Николай и епископ Арсеньевский Гурий.

—                  Я видела в интернете фотографию, где Вы в Находке возлагаете к памятнику цветы. Что это за памятник?
—                  Это памятник матери, которая ждет своих детей, погибших в море. Ведь Находка — морской порт.
—                  А деревня около Находки — это та самая, в которой живут репатрианты из Австралии?
—                  Да, и они нас встречали. И первое, что я увидел при входе в трапезную, — большие портреты императора Николая II и императрицы Александры Феодоровны. Сам правящий архиерей говорит: России нужен царь. Вот такие вещи я слышал. Радостно и в то же время трудно поверить.
Потом поехали в Уссурийск. Мы служили там как на Пасху — ночную литургию. А потом посетили обитель Рождества Пресвятой Богородицы. Я спросил матушку игуменью: «Как вы здесь существуете, откуда у вас доход»? И она ответила, что всё делают сами. У них 740 гектаров земли, скот, куры, утки, барашки. Монахини прядут шерсть и делают из нее одеяла. Выращивают овощи, фрукты; у них пять прудов, где разводят рыбу. Словом, сами себя кормят, обшивают. Иначе прожить невозможно, денег нет.
Было приятно видеть, что те монашествующие, с которыми я общался, все образованные. Очень отрадно, что люди с высшим обра­зованием поступают в монастырь.
—                  Интеллигенция подготовила революцию, приложила много сил, чтобы убить веру в народе, разрушила Россию. Она же ее сейчас восстанавливает — духовное возрождение в стране идет от интеллигенции. Как будто замкнулся круг.
—                  Да, и издевательства и насмешки над императрицей Александрой Феодоровной тоже шли от интеллигенции. А сейчас в каком бы мы храме ни были, всюду иконы царя-мученика и царской семьи. Так и в этом монастыре Рождества Богородицы есть часовня в честь иконы Божией Матери Державной и Царственных мучеников. Во многих местах я видел портреты царя. Например, когда мы были в одной деревне в окрестностях Находки, где восстанавливается церковь, мы побывали в доме священника, построенном еще до революции. Он, правда, полуразрушен, но его хотят сохранить. Во время революции батюшку, хозяина этого дома, вместе с семьей расстреляли большевики. Так вот в этом доме висит старый портрет государя императора Николая II. Я обратил на него вни­мание и сказал владыке Николаю, что это отрадно видеть нам, потом­кам беженцев из России. И владыка рассказал, что этот портрет недав­но поместили. Во времена комму­низма его там, конечно, не было. Люди прятали и хранили портреты и все, что было связано с царской семьей. Сейчас всё возвращают. И в трапезной под храмом в Уссурийске на прощальном ужине мы видели большие портреты государя Нико­лая Александровича и государыни Александры Федоровны. Во мно­гих местах мы также видели ико­ну нашего святителя Шанхайского и Сан-Францисского Иоанна, его очень почитают в России.
После Уссурийска мы поехали в город Арсеньев. Мне особо запомнилось, как мы с владыкой Гурием, правящим архиереем той области, ездили в село Муравейка. Когда мы туда приехали, вокруг были только горы и леса. Мне показалось, что я попал с помощью машины времени в прошлое, в XIX век. Единственный признак нашего века — это пара стоявших там автомобилей. Но уберите эти машины, и нельзя точно сказать, где вы находитесь: в XIX, XX или XXI веке.
В этом селе владыка Гурий приобрел домик под церковь. Он поставил купол и разделил одну из комнат на две части — на алтарь и саму церковь, где народ молится. Другая часть — это кухонька со столом, где можно принимать людей, напоить их чаем. Народ здесь мало что понимает, но жаждет знать.
Владыка Гурий приехал в Муравейку освящать колодец. Представьте себе: слякоть, зима, а он в малом облачении, в мантии. Конечно, мантию высоко держали прислужники. Оказалось, что забыли кропило. Владыка не растерялся: у него были четки с большой кистью, которые он использовал как кропило и всех хорошенько омочил. Вода из колодца была вкусна, как, впро­чем и угощение на той маленькой кухне. Владыка поделился: «Люди здесь не понимают и не знают, но хотят знать о Христе, и для меня этого достаточно». Вот такой миссионерский архиерей. Он ездит в самые отдаленные места, в деревни, где дорог нет, — на большом джипе. Другой автомобиль здесь не подойдет: нигде не проедешь.
Мы ездили также в тайгу, где владыка Гурий строит скит. В ски­ту подвизаются трое монахов. Смо­тришь на них, и снова кажется, что попал в средневековье. Маленькие кельи, где кроме кроватей из досок и уголка с иконами ничего нет. И печка, конечно. Я спросил одного из монахов: «Простите за нескромный вопрос, как вы моетесь? Я вижу, что у вас никаких условий нет». Он го­ворит: «Владыка, у нас есть баня!»
—                  Были у Вас еще какие-то памятные встречи?
—                  Когда мы уезжали из Арсеньева обратно во Владивосток, после прощального молебна я уже садился в автомобиль, когда ко мне подошел пожилой казак. Я удивился: что такое? А он снимает с себя нагайку и дает мне: «Это на память от нас». Меня это очень тронуло. В Уссурийске нам также вручили знак, который там носят старшие казаки. Кроме того, подарили мне казачий кинжал и попросили такой же передать нашему владыке митрополиту Иллариону.
—                  И Вас пропустили на таможне в Америке?
—                  Я положил в чемодан, перекрестил и сказал: «Господи, если есть Твоя воля, пусть это попадет в Америку»! И попало.
—                  Ваше самое сильное впечатление…
—                  Народ.
—                  Вы хотели бы вернуться?

—                  Обязательно. Причем именно в российскую глубинку. Меня одна семья уже давно приглашала, а я все отказывался, думал: далеко ехать, зачем, почему. Но вот после поездки с Курской иконой Божией Матери, я совсем по-другому смотрю на рос­сийскую глубинку, и я обязательно туда еще поеду.

—                  Вы архиерей Русской Православной Церкви Заграницей. Знают ли в Приморье о том, что такое Зарубежная Церковь? Вы также представитель белой эмиграции, как люди на Вас реагировали?
—                  Меня представляли как зарубежного архиерея, поясняли, что есть такая Русская Православная Церковь Заграницей, что люди бежали во время революции, сохранили свою веру, храмы; что из-за политических причин было разделение, которое преодолели в 2007 году. Народ был явно заинтересован: кто ты такой, откуда, хотели знать более подробно. В Арсеньеве я с амвона рассказал о том, как моя семья бежала, как сохранили веру и русский язык; сказал, что я не единственный такой, а лишь пример многих; подчеркнул, что русские за границей дорожат и любят Россию и сохраняют веру, язык и культуру. Поделился воспоминаниями, что некоторых из нас даже били в американских школах в 60-е годы; я, правда, под кулак не попал, но моих товарищей избивали в школе до крови, потому что раз ты русский, значит — коммунист. Тогда была настоящая холодная война.
Народ в России знал, что мы из- за рубежа, но принимали нас как своих. Как относились к нам, какие подарки преподносили! Никто не обязан был делать подарки, как и казак не обязан был снимать свою нагайку с формы и передавать ее человеку, которого он, может, в своей жизни никогда больше не увидит. Люди открыли свои души. Это было видно.

Просмотров: 594