Свой среди чужих, чужой среди своих

Кодовое слово – «Николай»

Первое время, по прибытии, ни о каких проповедях не могло быть и речи, ибо, как вспоминал миссионер, «тогдашние японцы смотрели на иностранцев как на зверей, а на христианство как на злодейскую секту, к которой могут принадлежать только отъявленные злодеи и чародеи». Помимо прочего, иеромонах не знал японского языка и не был даже шапочно знаком с японской религией, историей и культурой. Годы ушли на изучение языка («положительно труднейшего на свете»), истории и литературы Японии, а также буддизма, синтоизма и конфуцианства. Спустя 7 лет (!) ежедневного самообразования по 14 часов в сутки отец Николай научился говорить и читать по-японски, причём в совершенстве.

Первые успехи на ниве православного просвещения пришли к Николаю весной 1868 года, когда крещение приняли первые 20 человек. Окрылённый, он отправился в Россию ходатайствовать перед Святейшим Синодом о разрешении открыть в Японии русскую духовную миссию. И его ходатайство было поддержано, 6 апреля 1870 года царь Александр II утвердил соответствующее определение Святейшего Синода. Так у возведённого в новый сан архимандрита Николая появились и штатные помощники (три иеромонаха и причетник), и стабильное финансирование в размере 6000 рублей в год (плюс 10000 рублей единовременно). Это позволило создать новые миссионерские центры в Токио, Киото и Нагасаки.

Церковная служба в японском православном храме

По возвращении в Японию святитель Николай, прежде всего, занялся переводами на японский язык книг Священного Писания, на что ушло, в общей сложности, более 30-ти лет. Всё это время он Божьим словом обращал в новую веру тысячи и тысячи японцев. Как ему это удавалось? По его собственному признанию, он всегда ставил перед собой «не земные цели» и опирался на две идеи. Первая – идея апостольского служения, вторая – твёрдое убеждение, что его работа должна стоять вне всякой связи с политикой. Протоиерей Иван Восторгов, посетивший Японию, писал: «Не было человека в Японии после императора, который пользовался бы в стране такою известностью. В столице Японии не нужно было спрашивать, где русская православная миссия, довольно было сказать одно слово «Николай» – и буквально каждый рикша сразу знал, куда нужно было доставить гостя миссии. И православный храм назывался «Николай», и место миссии также «Николай», даже само православие называлось именем «Николай». Путешествуя по стране в одежде русского священника, мы всегда и всюду встречали ласковые взоры…». Воистину блестящий результат!..

Однако… Как бы миссионер ни бежал от политики – она сама его нашла. И заставила сделать невыносимо тяжелый нравственный выбор: между Отчизной и новообращённой паствой. Речь – о Русско-японской войне.

Он не молился за победу Японии

С началом военных действий отец Николай вынужден был отвечать на чрезвычайно волновавший новообращённых японских православных вопрос: должны ли они участвовать в войне против России? Он отвечал, что да, они должны будут выполнить свой долг перед своей родиной вместе со всем народом и «…относиться к России как к неприятелю. …Но воевать с врагами не значит ненавидеть их, а только защищать свое отечество».  

Оставшись с паствой, Японию он не покинул. И этот выбор, увы, практически мгновенно вышел ему боком. Японские власти, до того лояльно относившиеся к миссионерской деятельности отца Николая Японского, сочли его за русского политического агента, шпиона и агитатора, сеющего на японской почве измену и симпатии к вероломной хищнической России. В России он также утратил кредит доверия: многие чиновники подозревали, что, оставшись в час тяжёлых испытаний в Японии, он непременно сообщит противнику те сведения, что «ей не нужно знать». И в этом – огромная личная трагедия миссионера, путь для которого на Родину оказался фактически навсегда закрыт. Но он, по его собственному признанию, как русский православный, в ходе церковных служб никогда не молился «за победу Японии над моим собственным отечеством». Но почему же он всё-таки принял такое спорное решение, почему не вернулся на Родину, чтобы в час тяжелых испытаний поддержать русских православных воинов? Ответ дал он сам: «…кроме земного отечества у нас есть еще отечество небесное. Это отечество наше есть Церковь, которой мы одинаково члены и по которой дети Отца Небесного действительно составляют одну семью… И будем вместе исполнять наш долг относительно нашего небесного отечества, какой кому надлежит». Вот уж воистину проповедовал отец Николай цели не земные…

Но, словно чувствуя где-то свою человеческую неправоту, он, с согласия японского правительства, образовал Общество духовного утешения военнопленных. И не просто духовно окормлял 73 тысячи попавших в японский плен русских солдат, но и организовал благословение каждого из них серебряными крестиками, снабжал их иконами и книгами.

Любопытно, но факт: конец вакханалии для всех российских чиновников и обывателей, «перемывавших кости» Николаю Японскому, мог положить царь Николай II. Уже после проигранной войны набожный самодержец прислал епископу Николаю письмо, в котором говорилось: «…Вы явили перед всеми, что Православная Церковь Христова, чуждая мирского владычества и всякой племенной вражды, одинаково объемлет все племена и языки. Вы, по завету Христову, не оставили вверенного Вам стада, и благодать любви и веры дала Вам силу выдержать огненное испытание брани и посреди вражды бранной удержать мир, веру и молитву в созданной вашими трудами церкви». Однако письмо это почему-то носило частный характер и в печати не публиковалось.

Каким запомнился епископ Николай современникам? Русский востоковед Дмитрий Позднеев, близко знавший святителя, вспоминал: «Вместе с мягкостью он был железным человеком, не знавшим никаких препятствий… Вместе с любезностью в нём была способность быть ледяным, непреклонным и резким с людьми, которых он находил нужным воспитывать мерами строгости, за что-либо карать или останавливать, …и нужно было много времени и усилий, чтобы заслужить его доверие и откровенность. Наряду с какой-то детской наивностью весёлого собеседника в нём была широта идеалов крупного государственного ума, бесконечная любовь к родине… Широкие и святые идеалы, железная воля и неистощимое трудолюбие – вот сущность архиепископа Николая».

…Нервное напряжение и переутомление последних лет обострили сердечную астму, которой страдал владыка. Силы его стали быстро таять. Незадолго до кончины он говорил своему окружению: «Вот крестьянин попахал, соха износилась. Он её и бросил. Износился и я. И меня бросят. Новая соха начнет пахать. Так смотрите же, пашите! Честно пашите! Неустанно пашите! Пусть Божье дело растет!».

5 февраля 1912 года его госпитализировали в больницу св. Луки в Цукидзи. 15 февраля владыка попросил исполнить хором любимую им церковную песню «На реках Вавилонских». Это же ночью начался бред, во время которого умирающий несколько раз произнес слово «воскресение». А на следующее утро зазвонил большой храмовый колокол, извещавший о кончине святителя Николая.

На его похороны, состоявшиеся 22 февраля, пришли тысячи прихожан, отпевание велось по-японски. Процессия растянулась на десять километров, тело было предано земле на кладбище Янака, причём на могилу миссионера лёг венок и от императора Японии – а этой чести иностранцы удостаивались исключительно редко.

Кафедральный собор Воскресения Христова в Токио.

Что он оставил после себя? Собор, 8 храмов, 175 церквей, 276 приходов, вырастил одного епископа, 34 иереев, 8 диаконов и 115 проповедников – а общее число православных верующих превысило 35000 человек. Это – в арифметическом остатке. Что же касается вклада духовного, то высшую оценку его миссионерской деятельности дала Русская Православная церковь 31 марта 1970 года, причислившая его к лику святых. А это значит, что его духовный выбор оказался хоть и мучительным – но верным. Ну а что касается выбора человеческого…

Не осудим – да не судимы будем.

Геннадий Обухов

Просмотров: 113